В детстве все мечтали поскорее стать взрослыми. И найти себе 
увлекательную работу. Мальчики бредили космосом или на худой 
конец просто синим небом, девочки старательно подчеркивая свои
материнские инстинкты, играли в «дочки-матери», то есть работать
в светлом будущем вовсе даже не думали, ну или врачихами там, 
учительницами. Была, правда, у меня знакомая, Светочка, она 
мечтала стать крановщицей. Но это исключение. К тому же Света 
вскоре попала под поезд и натурально потеряла ногу. А без ноги 
в крановщицы не принимают.

Ну, в общем, хотели мы все стать летчиками, космонавтами, 
моряками. Героями хотели быть. Время тогда такое было. 
Благородное и героическое. Должен признаться, что лично мне с 
детства не везло с героическими профессиями. Кем бы я не желал 
стать, обязательно появлялись непреодолимые препятствия и прочие
всякие разные пиздецы. А начиналось все с неба.

Посмотрел я в глубоком энурезно-менингитном детстве кинофильм 
«В бой идут одни старики» и решил, что всенепременно стану самым
шустрым и бесстрашным пилотом. Недели две я носился, растопырив 
руки-крылья. Подзаебал все свое многочисленное семейство. 
Вдобавок, я повадился совершать тараны, как героический летчик 
Талалихин. В результате чего, на моем лбу появились боевые 
отметины. Равно как и на жопе, потому как папа был хоть и 
героической личностью, но к небу равнодушным. Зато он очень 
распереживался, когда я протаранил шкаф с хрустальными 
реликвиями. Но, несмотря на гонения со стороны взрослых, мои 
полеты продолжались. За неделю я уничтожил, преимущественно 
таранным способом, шкаф с хрусталем, телефонную стойку в 
прихожей с самим аппаратом, три горшка с домашними растениями. 
Хуле: скорость высокая, маневренность слабая. Вот и врезался во 
все что можно, и пиздюлей от отца получал, только тягу к небу 
ремнем не перешибешь.

Поняв, что самостоятельно справиться с моей летной страстью им 
не удастся, родители определили меня в детский сад с пятидневным
режимом. Типа в понедельник сдают, в пятницу забирают. Не знаю, 
есть ли сейчас такие заведения. В детском саду быстро выяснилось,
что все парни нашей группы тоже смотрели замечательные фильмы 
про отважных летчиков, и потому вскоре начался охуенный 
патриотический пиздец. Мы все объединились в эскадрилью 
Нормандия Неман. Даже Гоша Кульман, который вообще то обычно 
играл больного ребенка при игре в дочки матери, неожиданно стал 
пикирующим бомбардировщиком. Немного потренировавшись на 
девочках из своей группы, на следующий день мы подвергли 
жесточайшей ковровой бомбардировке весь сад. Стаей злобных 
карликов мы носились по территории с растопыренными руками, 
подвывая и кидаясь камушками во все встречное, включая окна и 
воспитателей. Наверное, это был единственный случай массовых 
беспорядков в дошкольных учреждениях. Нас даже хотели 
расформировать и раскидать по разным группам. Не раскидали, 
потому как запретить, вот так вот запросто, сражаться с 
фашистами, в советском детсадике было сложно, если не сказать 
опасно. Могли вполне придти ответственные товарищи и спросить 
у воспитателей строго, какого хуя они препятствуют 
патриотическому воспитанию у детишек. Поэтому полеты не 
отменили, но запретили совершать тараны, а также летать во 
время тихого часа и ночью.

Но для меня скоро все закончилось. Причем самым наигнуснейшим 
образом. Поехали мы всей семьей на экскурсию в телецентр. 
На предмет порезвиться на Останкинской телебашне и пожрать в 
ресторане «Седьмое небо». Это был в советское время такой 
ресторан. Прямо в башне этой и находился и вроде даже, как 
крутился. Только это конечно, пиздеж – не мог он крутиться, 
это же не карусель детская, чтобы крутиться. Он бы, скорее 
всего ебнулся на землю вместе с башней. А этого допускать никак 
было нельзя, потому как башня эта была самой высокой и пиздатой 
башней на свете. Гораздо пиздатей и выше, чем все эти сраные 
небоскребы в Нью-Йорке, даже если их друг на друга поставить. 
Эта башня – символ могущества советского народа. И не хуй ей 
было крутиться, как шлюхе помоечной.

Ну, в общем, пожрали в ресторане в этом. Еда, к слову, так себе 
была. Не сказать, чтобы говно полное, но и не шедевр. Мама моя 
гораздо лучше готовит. После еды, пошли на смотровую площадку, 
типа балкончик такой, откуда всю Москву видать, а при хорошей 
погоде и море даже в бинокль зацепить можно. А бинокль я на 
этот случай взял. Настоящий такой, военный. Железный весь, 
окуляры больше моей головы, в него даже космонавта срущего в 
ракете разглядеть можно, не то что море.

Только ничего я не увидел. Потому как, выйдя на площадку, 
заглянул вниз. Отчего весь мой ресторанный обед ломанулся 
прочь (вот если бы это были домашние макароны с мясом, то хуй 
бы они куда убежали), сам же я растерянно повтыкал взглядом в 
окружающих и ебнулся в обморок. Таким вот не самым приятным 
практичным способом, у меня обнаружилась боязнь высоты. 
Больше я летчиком не мечтал становиться. И придя в понедельник 
в садик, я мрачно просидел весь день, созерцая, как остальные 
маленькие идиоты утюжат друг друга, со слюнявыми заунывными 
визгами, которые должны были означать рокот моторов и звуки 
горячего боя. Для меня же все кончилось. Отлетался, блять, 
сокол.

Придя домой, я даже всплакнул от обиды. Мама это заметила.
- В чем дело, сынок? – спросила она меня, думая, что я опять 
протаранил что-нибудь ценное.

- Мама, я никогда не смогу летать! – с трудом сдерживая слезы, 
прошептал я.

- Но сыночек, есть масса других, не менее почетных профессий.

- Нету мамочка! Я так хотел стать летчиком и спасти мир от 
проклятых фашистов! – тут уж слезы прямо таки хлынули мощным 
потоком из моих глаз, перемешиваясь в районе носа с соплями. 
Мама моя, натура очень тонкая и сильно переживающая неудачи ее 
детей, тоже заплакала. При виде плачущей мамы, не разбираясь в 
чем дело, но, интуитивно чувствуя, что надо, захныкала и сестра,
которая разбудила брата. Тот зарыдал уже в полной несознанке, 
зато громче всех. Если мои слезы – это были слезы отчаяния, 
мама плакала от любви к детям, сестра из солидарности, то брат,
мелкий гаденыш, ревел просто так, от не хуй делать. Причем 
требовательно так. Вызывающе. В общем, пришел папа. 
Который реветь не стал, а поинтересовался, что это за херня в 
доме творится, которая мешает ему сосредоточиться в написании 
научного труда. Мама объяснила, что это не херня, а ребенок, 
то есть я, остро чувствует и переживает свою неполноценность. 
Папа был мужчиной суровым, но справедливым. К тому же он не 
любил небо, точнее был к нему равнодушен, впрочем, я это уже
говорил.

- Ну, это хуйня, сынок, не думай, что быть летчиком это так 
почетно, - успокоил меня папа. – Подумаешь, сбрасывать с верху 
бомбочки! Да это как на муравьев срать – легче легкого!

- Но папа, они герои! – утирая слезы, прокричал я, от волнения 
картавя букву «р».

- Тоже мне герои выискались! Пидарасы они, а не герои. Вот 
моряки – это герои. Недаром твой дедушка был моряком в войну. 
Хочешь, мама тебе почитает перед сном книжку про моряков?

- Хочу! – я даже плакать перестал от такого резвого оборота 
событий. По цепной реакции перестала плакать и сестра, а за ней 
и брат. Успокоилась и мама.

Довольный папа, напевая себе под нос: « По морям, блять, по 
волнам», ушел писать свой научный труд, а мама вытащила из 
шкафа книжку «морская азбука» и стала нам читать про корабли, 
про море, про бесстрашных моряков.

На следующий день, придя в садик, я сдвинул вместе четыре стула,
а пятый поставил сверху. Спиздив из туалета швабру, я уселся 
верхом на конструкцию и невозмутимо наблюдал, как кучка идиотов
в спущенных колготках носится по игровой комнате, изображая из 
себя эскадрильи истребителей. Как только один из таких 
козявочных истребителей приблизился ко мне, я ловко уебал ему 
шваброй по сопатке с воплем:

- Ты убит! Я тебя подстрелил!

- А ты кто? - изумленно спросил меня подстреленный ас. 
Остальные тоже подлетели, уставившись потными хряками в мою 
сторону.

- Я теперь, - при этом я скорчил неибательски сложную 
физиономию, которая должна была обозначать мое тотальное 
превосходство и полное бесстрашие, - я теперь линейный корабль
«Севастополь»! И у меня очень мощные пушки и много зениток! 
Пиздец вам всем, короче.

Поскольку эти имбецилы ничего не поняли, мне пришлось 
пересказать содержание вчерашней книги. Естественно я 
припиздил в три короба, для более красочной картины. Стоит ли 
говорить, что уже через полчаса, вся игровая комната 
превратилась в море, с кораблями-стульями посредине. Причем все
они были линкорами. Пять носили гордое название «Севастополь», 
еще четыре назвались банальной «Авророй». Только близнецы 
Федоровы решили воевать на ледоколе «Арктика». В летных же 
войсках остался один Гоша Кульман, который вскоре был сбит 
доблестным линкором, а потом и отпизжен морским десантом.

Началась новая, морская эра в моей жизни. Кстати, тут надо 
заметить, что закончилась она еще плачевнее, чем летная. Но до 
этого трагического финала, мы успели потопить немало вражеских 
судов. Самая успешная операция – это была ночная атака на 
фашистскую базу и подрыв военного склада. В общем, мы 
опрокинули котел с супом на кухне. После этого нас всех злостно 
отпиздили родители и поставили в сухие доки. А потом наступило 
лето. И я впервые поехал на море. И вот там то меня и постигла 
очередная злостная неудача – я с удивлением обнаружил, что не 
умею плавать. Мало того – я и в воду-то не особенно хочу 
залезать, боязно мне туда заходить стало. Вдобавок к боязни 
высоты, у меня выявилась злостная водобоязнь.

Тут уж я совсем раскис. Хуя себе – летать не могу, по морям 
ходить, тоже не могу! С отчаяния, я даже подумал, что никогда 
не вырасту. И что так и останусь сопливым задротом. Так и 
проходил целую неделю. И только вернувшись домой, меня снова 
осенила новая идея.

Я решил, что когда вырасту, то стану пограничной собакой Рекс! 
А что? Вполне героическая профессия. Буду гнаться за 
преступниками, и спасать всяких мудаков, типа раненых оленей 
или крестьян заблудившихся в лесу. Чем дольше я думал об этой 
идее, тем она мне больше нравилась. Еще бы – собака, это вам не 
летчик и не моряк. Надо только шустро бегать и кусаться. Ну, 
бегал то я как таракан, а вместо кусания, вполне можно и 
переебать врага ногой в челюсть. Радостно лая, я побежал 
поделиться своими идеями с мамой и папой. Но те, к великому 
моему сожалению, восприняли это совершенно неадекватно. Папа 
даже рассердился на маму.

Они долго шипели друг на друга.

- Я тебе говорил, что нельзя ребенка после менингита возить на 
море! Ты посмотри на него – кретин, бля! Уже собакой стать 
захотел. А завтра кем он захочет стать? Почтовым голубем?!

- Не захочет, он высоты боится. Андрюша, - пыталась заступиться
за меня мама, - у мальчика очень развитое воображение. 
Нельзя с ним так строго.

- Развитое воображение?! Таких развитых знаешь куда помещать
надо? Ох, ужас! Просто ужас! Я так хотел, чтобы мой сыночек 
захотел стать, как и его отец, географом, ученым. А он собакой 
хочет быть! – папа сокрушенно вздыхал, глядя на меня. Я же, как 
ни в чем не бывало, сидел рядом, пытаясь понять, о чем они 
разговаривают.

Наконец, родители успокоились, и папа спросил, как можно 
ласковей:

- Сынок, а не хочешь ли ты стать танкистом?

- Танкистом?? – я не знал еще, что такое танки и танкисты, 
поэтому слегка прихуел услышав новое слово, - а что такое 
«танкистом»?

- Танкисты – это самые отважные люди в мире. Они ездят на 
больших очень мощных машинах с пушками и стреляют по врагу.

- Но ведь мне, наверное, нельзя? Я боюсь высоты и воды! - 
спросил я на всякий случай.

- Да танкам все по хуй! Там ни надо не летать уметь ни плавать. 
Едешь себе, да хуячишь во все стороны из пушки. В общем, поедем 
в музей, покажу тебе, что такое настоящие, блять, танки!

На следующий выходной мы поехали с папой в музей Вооруженных 
сил, и я вдоволь насмотрелся на стальные чудища. Даже умудрился 
проебать сандалик внутри КВ.

Новый выбор профессии был определен. Тут уж ничего не могло 
меня остановить. Никакие фобии и всякая другая, омрачающая 
молодую жизнь, хуйня. Теперь я твердо знал, что стану 
танкистом!

Начиная с осени, в саду разразилась непрекращающаяся Курская 
битва, которая окончилась гибелью двух волнистых попугаев и 
моим отчислением. Дома мне вкатили пиздюлей за поведение, но 
похвалили за настойчивость.

А танкистом я так и не стал. Потому как спустя год после моего 
увлечения, мы поехали в Крым и там при посещении одной из пещер,
выяснилось, что у меня клаустрофобия, причем неебических 
масштабов. Я даже в метро с тех пор боялся зайти. К героическим 
профессиям я начал резко остывать. Еще какое то время мечтал 
стать бородатым геологом, потом суровым лесничим. Был период, 
когда я собирался стать инспектором милиции, и даже ходил 
общаться со старым генералом, знакомым бабушки, который мне 
рассказывал о героических буднях милиции, при этом каждые 
десять минут норовил заснуть, так что мне даже пришлось 
несколько раз ебнуть по нему, дабы дослушать увлекательный 
рассказ.

Но время шло, я взрослел, а вместе со мной взрослели и мои
мечты. Скоро я уже мечтал просто найти несколько тонн золота и 
ни хуя потом не делать всю жизнь. Кстати, это желание оказалось 
самым живучим, я до сих пор мечтаю об этом. В результате, как и 
многие другие, я стал распиздяем и алкашом. Но танки люблю до 
сих пор. Чего и вам желаю.